Рассказ обрисовывает реальную обстановку, характерную для Римской империи II века. Один из главных героев, Гален, прославленный врач, придворный медик императоров Марка Аврелия и после его смерти Коммода, автор множества трудов - философских и главным образом медицинских, в том числе комментариев к сочинениям Гиппократа.
Сатерн смотрел на дорогу, уходившую к невысоким пологим холмам и терявшуюся среди них. Издали она казалась гладкой, словно стальное лезвие. Ни единой выемки или кочки.
К милевому столбу подъехала двуколка, запряженная парой лошадей темной гнедой масти. Ею правил человек в дорожном плаще и широкополой шляпе. Остановив коней, он что-то спросил у подбежавшего хозяина постоялого двора, помотал головой, видимо, в ответ на его предложение услуг. Тем временем Сатерн, стряхнув с тоги соломинки, подошел к незнакомцу. На вид ему было лет двадцать пять - тридцать. У него было смуглое лицо с тонким носом и полным ртом. Блестящие, слегка навыкате глаза смотрели немного надменно.
Не будешь ли ты так добр,- проговорил Сатерн,- подбросить меня в Рим…
- Садись,- предложил незнакомец после недолгого раздумья.- Мои лошади еще не устали, а вдвоем ехать веселее и безопаснее. Ты видишь, я без рабов - они еще в Брундизии.
По мягкому выговору Сатерн сразу определил, что перед ним грек. Двуколка была горячей от солнца и пахла какими-то травами. Сатерн тяжело опустился на сиденье. Незнакомец натянул вожжи, и кони рванули.
Познакомимся, меня зовут Галеном,- сказал незнакомец.- Я медик.
Я не из тех неучей, недоучек или учившихся слишком поздно, что могут от глухоты прописать касторку, а от жара посоветуют лечь в холодную ванну. На ежегодных состязаниях в Эфесе я не раз получал награды за лучший врачебный труд года. Да и в Риме, где я прожил всего три года, меня хорошо знают - пять лет меня не было в Риме, а письма все идут и идут, и всем нужно дать совет и послать лекарство, объяснив, как им пользоваться.
- А разве лекарств нет у нас в Риме? Да и врачей много.
- О! - оживился Гален.- Ты, я вижу, совсем не искушен в медицине! Врачей-то много, да сколько среди них мошенников. Большинство называющих себя врачами и читать-то часто не умеют, не только писать! Да что читать - даже говорить. Образованный пациент заметит в их речи столько ошибок, что, если не глуп, и разговаривать-то с такими невеждами не захочет, не то чтобы у них лечиться. А чего стоит привычка вламываться в дом больного с десятком, а то и двумя учеников - от прикосновения стольких ледяных пальцев и здоровый занеможет.
- Да, да! - подхватил Сатерн.- Такое было с одним из моих учеников!
- А лекарства? - продолжал Гален, яростно взмахивая вожжами.- Да изготовители лекарств просто грабители или неучи. Они даже не знают состава целебных смесей, а, когда хотят приготовить их по лечебникам, сами становятся жертвой обмана. Сборщики трав надувают поставщиков, поставщики - торговцев, торговцы - врачей, не умеющих отличить фиалки от крапивы. Уважающий себя медик сам приготовляет лекарство. У меня есть все, что входит в его состав. Я совершил путешествие на Кипр за медным купоросом и белой цинковой окисью. Мой приятель-киприот дружит с прокуратором рудников у Тамасса. Свинцовый блеск я получаю из залежей между Пергамом и Кизиком. С берегов Мертвого моря я привез асфальт и пористые горючие камни. Индийское алоэ я купил у торговцев, ведших караван в Палестину. Травы, которые можно найти на месте, я никогда не куплю у проклятых торговцев лекарственными товарами - их мне приносят свежими мои собственные сборщики, а высушиваю я сам, никому не доверяя. Оливковым маслом меня в изобилии снабдил отец. Да и сам я в молодости запас его немало. Лечебными свойствами ведь обладает выдержанное масло. Теперь ты понимаешь, почему мои пациенты и их друзья предпочитают отправить гонца ко мне в Пергам, чем пользоваться услугами тех, кто воображает, что нехватку умения и таланта восполнят серебряные инструменты с золотыми ручками или сосуды из слоновой кости, которые они расставляют на виду у пациента.
- А как же ты узнаешь, что нужно послать больному, если вместо него видишь гонца? - удивился Сатерн.
- Так в письме же указаны симптомы болезни. С моим опытом мне нетрудно поставить диагноз и назначить правильное лечение. Только за прошлый месяц я трех сенаторов вылечил от болезни печени, пятерых - от тяжелой формы свирепствующей у вас здесь каждую весну лихорадки, а двоих, которых другие врачи почти лишили зрения, спас от слепоты.
- От слепоты? - воскликнул Сатерн.- Но как же гонцам удалось сохранять мази, какими лечат обычно глаза, во время долгого пути? Или ты не используешь мазей?
Улыбнулся.
Кто же посылает мазь разведенной? Ее разводят на месте. А везут в виде четырехугольных палочек, на каждом конце которых обязательно ставится клеймо врача, чтобы ни у кого не было соблазна отрезать часть для себя. А на прикрепленной к палочке этикетке мы обычно называем составные части и пишем, на воде, вине или яйце нужно растирать эту мазь.
- Я смотрю, ты имеешь дело с людьми знатными и богатыми, не то что родители моих учеников. Как же тебе удается ладить с чванливыми сенаторами?
- Конечно,- ответил Гален после короткой паузы,- у могущественных людей много капризов. Но хороший врач сумеет подчинить своим требованиям и капризного больного. Некоторые врачи потакают всем желаниям больного. Такая уступчивость постыдна - долг врача лечить, а не развлекать. Другие, наоборот, чрезмерной суровостью предписаний вызывают неприязнь пациента, порой даже чуть ли не ненависть к врачу. И это гибельно для лечения. Я никогда не забываю мысли Гиппократа, утверждавшего, что искусство наше покоится на трех основах - больном, болезни и враче и что одолеть болезнь можно только вдвоем, с помощью самого больного. Так что если больной возненавидел врача, то его советы не пойдут впрок. Поэтому я никогда не бываю ни слишком требователен, ни слишком мягок. Иногда приходится и поступиться своими убеждениями, если, конечно, это не нанесет больному вреда.
- А как ты поступаешь, если больному не по душе ни одно из твоих предписаний? У меня так было однажды, когда меня пригласили в один богатый дом обучать избалованного мальчишку.
Я и здесь следую мудрому наставлению Гиппократа начать с того, чтобы вызвать удивление и восхищение больного в первые же мгновения. Если он будет смотреть на врача как на существо высшее, то и советы его выполнит охотно.
- И как же ты добиваешься такого удивления у римлян, считающих вас, греков, людьми легкомысленными и - извини меня - никчемными? Или это не относится к людям высокого положения?
- Еще как относится,- возразил Гален.- Я и императора смогу заставить выполнить любое мое предписание. Ты думаешь, зачем я оставил Пергам и возвращаюсь в Рим, откуда пять лет назад меня заставила уехать зависть и злоба недоучек, боявшихся моей конкуренции и не вынесших моей славы? Меня пригласил сам император. Буду личным врачом всей императорской семьи. Попробуют тогда эти бездари опять на меня напасть, как в первый месяц моего пребывания в Риме, когда вдесятером навалились на одного и избили с криками, что я лишаю их заработка, отбивая пациентов!
- На тебя нападали в нашем городе?! - воскликнул Сатерн.- Вот уж не думал, что врачи, подобно школярам, могут сводить счеты в драке.
- Первое дело,- увлеченно продолжал Гален, словно не замечая реакции собеседника,- это поставить диагноз. Я как только увижу больного, сразу же и говорю, что с ним случилось, а уже потом, едва он опомнится от изумления, начинаю расспрашивать, уточняя подробности. Вот у тебя, я сразу скажу,- больные почки. И головные боли часто бывают.
- Да! - восхищенно подтвердил Сатерн.- Но как ты мог догадаться?
Это видно опытному глазу по нескольким признакам. К тому же от сильных головных болей я перед самым отъездом из Пергама лечил одного проезжавшего через наш город сенатора. Врач, его сопровождавший в пути, ни за что не хотел пустить ему кровь. Просто удивительно! Ведь едва я в прошлый раз появился в Риме, я сразу же вступил в спор с глупцами школы Эрасистрата, и, после того как я выступил против них с письменным сочинением и публичной лекцией и ответил на самые сложные вопросы, очень многие, даже я мог бы, не хвалясь, сказать почти все, эрасистратовцы стали сторонниками кровопускания.
Некоторое время спутники ехали молча.
А какое дело ? - спросил Гален.
- Я направляюсь в Мантую,- сказал Сатерн. Хочу поклониться родине Вергилия.
Гален промолчал. Но, судя по выражению его лица, он счел это дело не приносящим выгоды и поэтому не заслуживающим внимания серьезного человека.
Значит, ты учитель? - протянул Гален, переходя на греческий язык.
- Был им,- отвечал Сатерн тоже по-гречески.- Теперь у меня ослабели руки и голос. Не справляюсь с сорванцами.
- Да…- как-то неопределенно проговорил Гален.- У наставника молодежи много забот, а гонорар невелик. У нас в Пергаме учителя не зарабатывают и на сандалии.
Он, видимо, хотел добавить еще что-то, но в это время со стороны оврага правее дороги послышался слабый стон.
Останови коней! Там кто-то стонет! - закричал Сатерн.
- Это опасно. Я слышал, в этих местах пошаливают разбойники! - возразил Гален, пугливо озираясь.
- Помогите! - послышалось из оврага.
Сатерн встал на подножку и спрыгнул. Уже перебежав кювет и спустившись в овраг, он услышал, как на дороге остановилась повозка. На выгоревшей от солнца траве лежал совершенно голый человек. От него в глубь оврага тянулся кровавый след. Видимо, несчастный полз к дороге, истекая кровью.
Человек с усилием поднял голову, и Сатерн с удивлением узнал в нем торговца благовониями. Всего лишь час назад он важно восседал в своей коляске, подозрительно поглядывая на стоявшего в стороне старого учителя. А теперь он смотрит на него с мольбой.
О! - раздался голос Галена, незаметно спустившегося в овраг.- Удар по голове и касательное ранение в грудь. Мне удавалось поднимать таких больных за месяц. В гладиаторских казармах и в Пергаме, и в Риме у меня была отличная хирургическая практика. Там для врача разнообразный материал, а пациенты терпеливы и нетребовательны.
Раненый повернул голову.
Помоги мне,- сказал он слабым голосом.- Разбойники устроили здесь засаду. Отобрали все деньги и одежду, но у меня в Риме компаньон…
- Лечение непростое. Оно обойдется тебе в двадцать тысяч сестерциев,- поспешил предупредить Гален.- Я с завтрашнего дня личный врач императора. В императорские покои не допустят новичка.
На лице раненого появилось мимолетное выражение досады, но он утвердительно кивнул головой.
Конечно же ты получишь эти деньги, как только мы прибудем в Рим.
- Помощь пострадавшему - наш долг,- торжественно произнес Гален.- Этому учил Гиппократ.
Сатерн помог Галену донести раненого и посадить его на кожаное сиденье. Для него самого в коляске теперь не осталось места.
Взяв свою котомку, Сатерн присел на обочине дороги. Он вспомнил разговор хозяина постоялого двора с конюхом. Не об этом ли самом овраге шла у них речь? Да, дорога небезопасна для путников. Римский закон угрожает грабителям распятием на кресте. Но пока богатство привлекает людей, не выведутся убийцы и воры. Кого-то толкает на преступление алчность, кого-то - жестокость или несправедливость. Так бегут и становятся разбойниками рабы.
Этот Гален вспоминал о своей работе в гладиаторских казармах - «отличная практика»! А разве не страшно возвращать людям жизнь для того, чтобы они вновь убивали друг друга на потеху толпе?
- Дорога… Дорога…- думал Сатерн.- Ты проходишь через сотни городов и селений. Тысячи человеческих судеб связываешь ты. Дорога - живая нить. Чем был бы вечный Рим без своих дорог? Прошедшие века вырезали на каменных плитах эту неглубокую колею. А что осталось от тех, кто спешил по тебе в Рим, кого гнала туда жажда славы и почестей, или нажива, или просто тоска? Марий и Сулла, Красе и , Антоний и для тебя такие же путники, как этот торговец благовониями или модный врач. Дорога… Мы поднимаем тебя над реками и болотами, посыпаем гравием или обкладываем гранитом. Мы даем тебе жизнь, а ты помнишь о нас не больше, чем о червях, выползающих на плиты после дождя, или крикливых воронах, сидящих на милевых столбах. Но, может быть, в этом и есть смысл нашего существования - трудиться для будущего. Дела наших рук, плоды нашего разума переживают смертных и достаются будущим поколениям, как эта дорога.
Дмитрий Зубов
Коммод. Император-гладиатор
Правление Коммода (180–192) напомнило римлянам времена Калигулы и Нерона. Хотя называть тогдашних жителей столицы римлянами можно только условно: император объявил Вечный город своей колонией и переименовал в Коммодиану. Удержись он у власти чуть дольше, та же участь постигла бы Карфаген, флот, армию, сенат...
Тщеславие этого человека не знало предела. Он воображал себя то Александром Македонским, то Гераклом. Доходило до того, что в львиной шкуре, с палицей в руках Коммод появлялся в цирке и обстреливал из лука сидящих в амфитеатре граждан, как будто они стимфалийские птицы.
Дальше - больше. Нарушив священные традиции Рима, Коммод занялся презренным ремеслом: более 700 раз он выходил на арену в роли секутора (гладиатора, вооруженного мечом и щитом), чтобы участвовать в избиении беззащитных людей и зверей. А сенаторов заставлял приветствовать себя долгими криками: «Ты первый из секуторов, ты бог, ты победитель!»
Пристрастие к кровавым зрелищам и разгульной жизни усугублялось алчностью Коммода и... Впрочем, довольно о печальном. Римляне поняли, какого правителя лишились в лице Марка Аврелия. И посреди коммодовской вакханалии к статуе императора-стоика начали приходить люди, чтобы прикоснуться к ней, поговорить, выразить любовь и уважение. Даже после смерти Марк Аврелий оставался со своим народом.
Гален.Светлейший врач
Говорят, он был другом Марка Аврелия, возможно, первым читателем его дневников. Он оставался рядом с умиравшим от чумы императором, презирая опасность заразиться. Врач Гален (ок. 130 - ок. 200), Светлейший, как называли его современники.
Он родился в Малой Азии, в Пергаме - городе прекрасных дворцов и храмов, многие из которых построил его отец, архитектор Никон. В 14 лет мальчик увлекся философией, в 17 - медициной и до конца жизни остался верен обеим. Ученик лучших врачей Александрии, он со своим талантом мог легко сделать себе имя и состояние, если бы стал лечить богатых. Но предпочел стать врачом в школе гладиаторов Пергама. Там он приобрел бесценные практические знания по анатомии, физиологии, фармакологии. Слава о его успехах разлетелась по всей империи.
И вот он уже личный врач императора. Гален переезжает в Рим и пытается стать столичным жителем. Богатство, слава, успех, знатные пациенты... Неожиданно, продав имущество, он возвращается в Пергам, к своим любимым занятиям - лечению больных, экспериментам, написанию книг. Его перу принадлежит около 400 трактатов (сохранилось лишь 100) не только по медицине, но и по философии, математике, логике, грамматике, которые до XVII века считались одними из лучших. Обширная медицинская практика, человеколюбие, вера в нематериальность сил, влияющих на здоровье человека, стали основой врачебного искусства Галена.
Двухлетнее добровольное изгнание было прервано личным посланием Марка Аврелия - армии Великого Императора нужен был Великий Врач. Вновь дорога, на этот раз в римский лагерь на берегу Дуная. Вновь бессонные ночи, сотни раненых, с надеждой смотрящих на искусного медика. Спасая от смерти римских солдат, он, увы, был бессилен уберечь от опасной болезни их полководца. И вот уже на месте отца - сын...
Коммод - беспутный и алчный человек, бездарный правитель, но для врача он прежде всего пациент. Император-гладиатор без страха ввязывался в опасные битвы на арене цирка, зная, что под трибуной дежурит гениальный Гален.
Странно, но точную дату его смерти не знает никто: 200-й, 201-й, 210-й, 211-й - биографы все отодвигают время, словно не желая отдавать врача в руки смерти...
Адриан.Император-эллин
Адриан (76–138) - личность неординарная. Поэт, художник, скульптор, поклонник философии, знаток греческого искусства. Из 20 лет правления десять он путешествовал по всей империи - от Египта до Британских островов. Посвященный в Элевсинские мистерии, он использовал любую возможность, чтобы знакомиться с новыми религиями и культами. На востоке империи Адриан посещал храмы, подолгу беседовал со жрецами, пытался постичь глубину обрядов и верований, многим из которых он открыл путь в Европу.
Страстный почитатель греческой культуры, император занимался благоустройством Афин, заложил храм Зевса Олимпийского, был устроителем спортивных игр. Миролюбивый человек, он делал все, чтобы без войн и насилия укрепить мощь империи. Следы «Адрианова вала», пересекшего всю Англию, видны и по сей день.
Коллекционер древностей, хранитель традиции, любитель старины, Адриан неожиданно оказался еще и провидцем. Назначив преемниками Антонина Пия и Марка Аврелия, он определил судьбу Рима почти до конца столетия.
Антонин Пий. Благочестивый император
«Лучше сохранить одного гражданина, чем убить тысячу врагов» - правило, которым Антонин Пий (86–161) руководствовался во внешней политике. «Справедливость, счастье, верность» - три принципа, по которым он строил внутреннюю жизнь государства.
Казалось, вернулись легендарные времена Нумы Помпилия. Теперь все, даже рабы, получили право на защиту и покровительство закона, а значит, и императора.
Новые дороги по всей империи, постоянно пополняющаяся казна, справедливый суд, а главное - умный, благочестивый, порядочный правитель. Двадцать три года процветания страны и подданных. «Золотой век», прожитый как один день, спокойно и благородно. Лучшего учителя для Марка Аврелия было не найти.
«Во всем будь учеником Антонина. Подражай его настойчивости в деятельности, согласной с разумом, никогда не изменявшей ему уравновешенности и благочестию, ясности его чела, вежливости в обращении, презрению к суетной славе и рвению в познании вещей» - Марк Аврелий в совершенстве усвоит уроки наставника.
В последний день жизни, чувствуя близкий конец, Пий распорядился перенести золотую статую богини Фортуны в комнату своего приемного сына Марка. Умирая, Антонин прошептал, как последний завет, всего два слова: «Душевное спокойствие».
Оригинал статьи находится на сайте журнала "Новый Акрополь": www.newacropolis.ru
на журнал "Человек без границ"
Основоположник современной медицины Гиппократ когда-то изрёк: «Врач должен быть опытен во многих вещах и, между прочим, в массаже» .
Разнообразие чувств рождают в нас прикосновения. Участок кожи в два квадратных сантиметра содержит более 3-х миллионов клеток и 50 нервных окончаний. Нашим древним предкам были неизвестны эти данные, но они знали, что прикосновения к телу могут возбуждать и успокаивать, поощрять и наказывать. Поэтому использовали различные способы прикосновений в своей жизни.
История массажа: кто же был первым? По этому поводу существуют несколько мнений. Самое распространённое — массаж изобрели в Китае. Ещё одно - чётко сформулировал основоположник советской системы массажа профессор И.М. Саркизов-Серазини: «Ни один народ как в далёком прошлом, так и в настоящем не может себе одному приписать честь открытия и разработки методики массажа. Было бы неправильно утверждать, что массаж изобрели китайцы, индусы, греки».
В китайском манускрипте «Конг-фу» 2698 года ещё до нашей эры уже раскрывается лечебное действие различных приёмов массажа. Кто как не жители Китая , с их профилактикой болезней, чутким отношением к языку тела - могли первыми обратить пристальное внимание на результаты растирания тела руками, сдавливания мышц, умеренного растягивания. Во всех провинциях Китая были школы, в которых лечились массажем и движениями. Об отношение к массажу жителей древнего Китая можно судить и по тому, что директор самой знаменитой из таких школ носил титул «небесного врача».
Кстати, уже тогда ими было определено и физиологическое влияние массажа на нервную и сосудистую системы. В «Книге о внутреннем человеке» IX века до нашей эры говорится: «Если под воздействием испуга нервы и кровеносные сосуды человеческого тела закупорились, тело человека онемело, то с помощью массажа можно излечить его».
Там ещё в VI веке впервые в мире был создан государственный медицинский институт, где преподавался массаж. А в XVI веке издаётся энциклопедия в 64-х томах, где собраны все приёмы массажа.
История Индийского массажа для нас начинается с «Аюрведы» - медицинских трактатов, написанных за 1800 лет до нашей эры. Вообще Индия с её уникальнейшими методиками, стоит несколько особняком среди других стран. Обожествляя тела, индийцы благодаря массажу придавали им необычайную гибкость и пластичность, столь необходимые для познания и овладения до сих пор поражающей Камасутрой. Здесь говорят, что первые приёмы массажа человеку подарил сам Будда.
Далеко за пределами Индии получили известность и широкое применение труды Сушруты. Основоположник индийской хирургии Сушрута дал подробное изложение применения трения (растирания), давления (разминания) и показаний к употреблению того или другого приёма массажа при различных патологических состояниях. А в специальных методических указаниях, адресованных медицинским сёстрам, предъявляются требования не только уметь делать массаж, но и дрбиваться своего физического совершенства, уделять большое внимание личной гигиене.
Римляне использовали все уже известные сведения о целебных свойствах массажа и приумножили их. Особенно широкое применение в системе физического воспитания и в медицине массаж получил благодаря древнеримскому врачу Асклепиаду (128-56 гг. до н.э.) Наряду с воздержанием от излишеств в пище и питье он предписывал разминания и растирания всего тела. Гален, придворный врач императора Марка Аврелия, описал поглаживания, растирания, разминания. Именно он одним из первых применял массаж, следуя конкретной методике.
Область применения римлянами массажа кажется беспредельной. Им пользовались все - от императора до раба. До нашего времени дошёл рассказ об императоре Адриане, который, увидев однажды, как старый воин в открытой бане трётся о мрамор, остановил его и спросил, почему он это делает сам, на что тот ответил: «У меня нет раба, который бы меня растирал». И тогда император Адриан, снисходя к заслугам старого бойца, подарил ему двух рабов и необходимую сумму денег на их содержание. На обратном пути Адриан увидел толпу старцев, трущихся о стены. На этот раз он посоветовал им натирать друг друга самим.
А вот у Древних Греков массаж был привилегией богатых - имел, выражаясь научным языком, социальное значение. Рабы массироваться не имели права. В немалой степени и потому, что в условиях рабовладельческого общества совершенное здоровье и физическая сила являлись основными условиями как для защиты против врагов, так и для удержания привилегированным меньшинством в повиновении многочисленных рабов.
Греция, которой принадлежит почётная роль в истории развития физического воспитания, первой начала массово применять массаж при различных видах физических упражнений. Здесь процветал культ здоровья и красоты тела. Греческий врач Геродикос (V век до нашей эры) был первым, кто отметил его физиологическое влияние на организм. Сам он прожил около ста лет и всю свою жизнь регулярно занимался гимнастикой и массировался. Его ученик Гиппократ продолжал развитие методики массажа и применял его при лечении.
Кстати, большой популярностью пользовался и косметический массаж. Имелись специальные салоны по уходу за кожей лица, рук и за волосами.
О физиологическом влиянии массажа, особенно о его практическом применении в спорте, говорили и писали знаменитые врачи Греции: Геродикос, Гиппократ и автор знаменитого афоризма: «В здоровом теле - здоровый дух» - Демокрит.
Техника массажа в странах Малой и Средней Азии резко отличалась от классического массажа Древнего Египта и Древнего Рима и получила название «восточный массаж». Его делали не только руками, но и ногами, стараясь «выдавить» из мышц венозную кровь и придать гибкость суставам. Массаж ногами, или педиальный, применяется и сейчас, чаще всего в спортивной практике, когда у пациента большие и сильные мышцы и руками их трудно промассировать.
В период, когда на Востоке расцветала наука, на Западе господствовала власть церкви и её догматов: дух над плотью. Кажется нереальным, что когда-то процедура массажа здесь считалась греховной, и вездесущие мрачные инквизиторы могли сжечь за него на костре. На массаж тогда смотрели как на остаток язычества. В XIV-XV веках в Европе в связи с опубликованием работ по анатомии человека начинает возрождаться интерес к культуре тела и массажу. В XVI в. знаменитый итальянский учёный Меркулиалис в своём многотомном сочинении «Искусство гимнастики» на основе критического анализа систематизирует труды учёных прошлых веков, развивает дальше массаж, дав описание новых приёмов растирания. В начале XVIII столетия история массажа связана с именами таких учёных, как Гоффман, Фуллер, Андре. Особый интерес был проявлен к массажу после появления капитального труда «Медицинская и хирургическая гимнастика», написанного известным французским клиницистом Клеманом Жозефом Тиссо в 1780 году, который приводит данные об эффекте применения массажа в сочетании с гимнастикой в хирургии.
Массажем пользовались не только медики, но и другие учёные того времени. Так, например, тридцатипятилетний Вольфганг Иоганн Гёте был захвачен идеей завоевания воздуха и, по свидетельству доктора Бухгольца, после длительного бега при запуске шара тщательно растирал уставшие ноги. А когда он долгое время проводил за столом (например, разрабатывая оптимальную геометрию шара), делал массаж висков и всей головы.
На рубеже XVIII-XIX веков значительное влияние на внедрение массажа в клиниках Европы оказала шведская гимнастическая система Петра Хенри Линга. (1776-1839). Отправившись на Восток, он познакомился с банным массажем. От приступа ревматоидного артрита, который не могли излечить лучшие умы Швеции, его избавил массажист. Тогда Линг решил посвятить свою жизнь популяризации его терапевтических свойств. В 1813 году он открыл в Стокгольме Центральный Королевский институт гимнастики. Именно гимнастики потому, что в шведской системе нет существенной разницы между физическими упражнениями и непосредственно массажем. Кстати, Линг объединил древние техники массажа в систему, но не установил показания и противопоказания и дозировку приёмов.
Показания к применению массажа, основанные на изучении анатомии и физиологии, выработал И.Г. Метцер (1839-1901). Это был следующий шаг в развитии массажа.
На V Олимпийских играх в 1912 году шведы уже имели в штате команды специальных массажистов.
На Руси массаж был известен издревле, но только как часть банных процедур. В Древней Руси были даже банщики-лекари, использовавшие для лечения болезней исключительно свойства веничного массажа. С приходом христианства это народное средство стало считаться колдовством.
Как лечебное средство массаж появился в России в XIX веке. Русское дворянство узнало о массаже на европейских курортах, куда выезжали целыми семействами. Из всех методик тогда отдавали явное предпочтение разработкам Петра Хенри Линга.
Русские учёные внесли огромный вклад в развитие массажа на новой ступени. С.Г. Забелин (1735-1802) и Н.М. Амборик (1744-1812) указали на исключительную роль пассивных движений для правильного роста детей грудного возраста. Рекомендовал массаж и создатель отечественной школы педиатрии Нил Фёдорович Филатов (1836-1904).
Первооткрывателем в России лечения переломов был К.А. Шульц. Также внедрению массажа в травматологическую практику способствовали труды К.Ф. Вернера, М.В. Шмулевича, А.П. Зеченкова, В.Ф. Грубе, И.Г. Турнера. Доктор Д.О. Отт добился больших результатов, применяя массаж как средство при лечении гинекологических заболеваний.
С.П. Боткин широко рекомендовал массаж при заболеваниях печени и желудка. При глазных заболеваниях массаж в России применял А.Н. Маклаков, которому принадлежит приоритет в мировой науке в вопросе применения механического вибрационного массажа при заболеваниях глаз.
Огромное значение для становления массажа в нашей стране имели труды И.З. Заборовского, который физиологически обосновал значение массажа для спорта. В 1888 году в Москве М.К. Барсов создал массажно-гимнастический институт, Соловьёв открыл курсы массажа. В 1910 году А.И. Поспелов основал институт врачебной косметики. В Петербурге в 1991 году врач Е.Н. Залесова открыла врачебно-гимнастическую школу для женщин и детей.
В 1922 году И.М. Саркизов-Серазини организовал при Государственном центральном институте физической культуры курсы по спортивному, гигиеническому и лечебному массажу. Они стали настоящей школой подготовки высококвалифицированных мастеров массажа.
Гален родился в Пергаме около 129 г.н.э., где начал он учиться, затем продолжил в Коринфе, Александрии. В 157 г. вернулся в Пергам, где был какое-то время врачом гладиаторов. В 163 г. приехал в Рим, где пробыл около трех лет; когда там началась эпидемия, он поспешил вернуться в Пергам. Затем в Смирне он слушал лекции медиоплатоника Альбина, от которого немало перенял.
В 168 г. император Марк Аврелий пригласил Галена в Рим в качестве личного врача в его походах против германцев. Серия непредвиденных событий заставила императора вернуться в Рим, где Гален обосновался медиком при Коммоде, сыне императора. Как придворный врач (оставаясь им и после смерти Марка Аврелия), Гален посвящал все свое время исследованиям и составлению книг. Его слава была настолько грандиозна, что даже при его жизни то и дело появлялись фальсификации, подписанные его именем. Сам Гален рассказывал с нескрываемым удовольствием историю, коей был очевидцем, как однажды в лавке один образованный римлянин разоблачал книгопродавца, вопя, что книга, которую тот хотел продать как галеновскую, написана таким скверным греческим, что она недостойна пера Галена. Умер Гален около 200 г.
Литературное наследие его безмерно, несколько тысяч страниц. Многие из них утрачены, но значительное их число сохранилось (около сотни названий). В каталог, отредактированный и названный самим Галеном "Мои книги", вошли: 1) сочинения терапевтические, 2) книги по теории прогнозирования, 3) Комментарий к Гиппократу, 4) полемические против Эрасистрата, 5) книги, относящиеся к Асклепию, 6) работы, посвященные различным медицинским методам, 7) книги, используемые при доказательствах, 8) книги по философии морали, 9) книги по философии Платона, 10) книги, относящиеся к философии Аристотеля, 11) книги, касающиеся разногласий с философией стоиков, 12) работы по философии Эпикура, 13) книги об аргументах грамматических и риторических.
Среди наиболее значительных его работ назовем: "Анатомические процессы", "Полезность частей", "Естественные способности", "Терапевтический метод", "Учебное руководство по медицине", "Комментарий к Гиппократу".
3.2. Новая фигура врача: истинный медик должен быть также философом
Гален ставит целью восстановить античный образ врача, достойным примером которого, более того, живой парадигмой, был Гиппократ. Медикам своего времени, отвернувшимся от Гиппократа, Гален предъявляет три тяжких обвинения: 1) невежество, 2) коррупция, 3) абсурдная разобщенность.
1) Невежество новых медиков он усматривает в том, что они: а) не утруждают себя методичным познанием природы человеческого тела, б) как следствие, не умеют отличать болезни по родам и видам, в) не располагают отчетливыми логическими понятиями, без чего не могут ставить верно диагнозы. Утратив все это, искусство врачевания превращается в ползучую эмпирическую практику.
2) Коррупция медиков состоит в а) небрежении обязательствами, б) ненасытной жажде денег, в) лени и праздности духа. Пороки эти влекут за собой атрофию ума и воли врача. "Личность, которая хочет стать истинным врачом, - пишет Гален, - не только презирает богатство, но она в крайней степени приучена к перегрузкам, любит напряженный ритм работы. Нельзя и представить себе, что такой работяга может позволить себе напиваться, объедаться, предаваться усладам Венеры, короче говоря, служить своей нижней части тела. Все это потому, что истинный медик - друг умеренности, сколько и истины". Гении масштаба Фидия среди скульпторов, Апеллеса среди художников, Гиппократа среди врачей, - не появляются более по причине коррупции. Можно было бы, изучив все, открытое Гиппократом, весь остаток жизни посвятить применению познанного, открыть недостающее. И эта была бы цель медицины. Но, - добавляет он, - "невозможно, считая богатство самой ценной из добродетелей, изучая и применяя искусство не на благо людей, но ради наживы, достичь ее цели".
3) Что касается разделения на секты, то необходимо помнить, что уже после Эрасистрата медицина пережила раскол, в результате чего выделились три позиции: а) т.н. "догматики", они утверждали, что факторы болезнетворные и излечивающие целиком и полностью определяются разумом, б) т.н. "эмпирики", считавшие, что искусство врачевания опирается всегда и только на чистый опыт; с) т.н. "методисты" (таково их самоопределение и самоотделение от "догматиков"), напротив, полагавшие основой медицинского искусства некоторые очень простые понятия (схематично "выделение", "сокращение" и т.п.). Гален отвергает все три позиции, видя в их поверхностности большую опасность. Его метод соотносит момент логический с экспериментальным, полагая и тот, и другой одинаково необходимыми.
Мы привыкли восхищаться Клятвой Гиппократа, хотя мало кто читал ее целиком, и еще меньше знают о том, что она называется просто Клятва, реже – Клятва врача.
Страшная клятва Гиппократа
Удивление приносит знакомство с древним памятником греческой письменности, входящим в так называемый Гиппократов корпус . Высокая этика этого текста остается современной – не случайно все присяги и клятвы, которые приносят молодые врачи-выпускники, основаны на этом древнем тексте. И о достойном отношении к пациенту говорится там, и о почитании научившего тебя медицинскому искусству, и о целомудрии во всех смыслах…
Только одно ускользает от нашего современного сознания – если бы эта Клятва выполнялась во всём ее древнем смысле, не стали бы врачами ни Антон Павлович Чехов, ни Николай Александрович Вельяминов, ни Михаил Афанасьевич Булгаков, ни Лука Войно-Ясенецкий. Причина проста – Клятва гласит: «Наставления, устные уроки и всё остальное в учении я клянусь сообщать своим сыновьям, сыновьям своего учителя и ученикам, связанным обязательством и клятвой по закону медицинскому, но никому другому».
Это подметил крупный исследователь Гиппократова корпуса Людвиг Эдельштейн, совершивший, кстати, в середине XX века переворот в подходе к истории античной медицины. Он сломал многие сложившиеся в XVII–XIX веках стереотипы восприятия места и роли античного врача в обществе.
Врач греческой древности – это не богатый, украшенный перстнями человек, это странник, с посохом идущий по дорогам, небогатый периодевт. Это ремесленник. И искусство врачевания называется techne iatrike
– подобно искусству горшечника.
Итак, ты можешь стать врачом только в том случае, если твой отец – врач.
К счастью, эта клятва рода асклепиадов, потомков Асклепия, таинственного бога-героя, победителя смерти и врача, очень быстро потеряла этот первоначальный смысл.
Гиппократ
Бунт Галена
В семье зажиточного пергамца, известного архитектора Никона – горе. Упрямый единственный сын – «Нравом в мать!», восклицает в горести Никон – не желает более учиться отцовскому искусству.
«Чего же ты хочешь, дитя мое?» – вопрошает усталый Никон. «Хочу учиться на врача!» – отвечает юноша сквозь слезы. «Этого еще не хватало!» – кричит в сердцах Никон, швыряя дифрос, маленький табурет, в угол. Раб-сириец ловко уворачивается, и дорогая египетская ваза разлетается на осколки.
Юноша в слезах убегает в свою спальню, Никон приказывает высечь раба, пытается сосредоточиться на хозяйственных книгах – но от расстройства все валится из рук. Усталый, измученный многодневной домашней войной, он возжигает светильники перед статуями богов и, конечно, перед статуей покровителя их города, Асклепия Пергамского, и ложится спать, призывая судьбу-Тюхе быть милостивой к нему, несчастному архитектору…
Наступает ночь. Созвездие Асклепия-Змееносца сияет над Пергамом, над храмом Асклепия, над медицинской школой при нем, над домом многострадального Никона…
«Никон!» – говорит некий муж в белом одеянии. – «Ты поступаешь против воли богов!»
Никон ворочается на своем беспокойном ложе, но не просыпается. «Отдай сына в мою семью, Никон! – говорит божественный гость. – Его удел – среди асклепиадов!»
Так в Пергамском асклепейоне во II веке нашей эры появился новый ученик, слава которого дошла до Рима и пережила два тысячелетия. Сын архитектора Никона, – придворный врач римского императора Марка Аврелия, а затем и его сына Коммода. Врач, которого почитали и в античности, и в cредние века в Европе и на арабском Востоке. Имя его не забыто и теперь. А кто помнит его однокашников из врачебных семей?
Клавдий Гален
Потомственные монахи-художники эпохи Возрождения
Всем известна история любви отца реформации августинианца-монаха Мартина Лютера и монахини Катарины, принесшая на свет шестерых детей. Но менее известна история монаха Филиппо и монахини Лукреции, истинных чад эпохи Возрождения. Фра Филиппо, сирота, воспитанный монахами и принявший в пятнадцать лет монашество, выкрал из монастыря монахиню Лукрецию, ставшую матерью его детей, в том числе талантливого Филиппино.
Папа Римский по ходатайству Козимо Медичи всё-таки признал этот брак законным, освободив супругов от монашеских обетов. Филиппино рано осиротел и стал учеником Ботичелли, одна из известнейших его картин – «Видение святого Бернарда» в Бадиа во Флоренции. Самые знаменитые работы Филиппо находятся в соборе города Прато.
Мимесис и рыжий Сашка
С древних времен обучение состояло в подражании – по-гречески «мимесис». Ученик должен был стать, «как учитель его» (Мф. 10:25), будь то обучение Торе при ногах Гамалиила, как было в жизни Павла, или плотницкому мастерству, как было в жизни отрока Иисуса из Назарета, названного сына Иосифа. Тысячи и тысячи сыновей учились ремеслу от своих отцов и передавали выученное дальше.
«Древний мир… верно хранил предание, традицию. Отец мог оставить поэму сыну, чтобы тот ее окончил, как мог оставить возделанную землю. Возможно, «Илиаду» создал кто-то один; быть может – целая сотня людей. Но помните: тогда в этой сотне было больше единства, чем сейчас в одном человеке. Тогда город был как человек. Теперь человек – как город, объятый гражданской войною », – писал Честертон.
Кажется, эта традиция древнего мира сохранилась в семьях скрипичных дел мастеров. В итальянском городе Кремоне с 1097 года упоминается род Амати, но впервые это имя зазвучало на весь мир, когда молодой Андреа Амати, еще двадцатишестилетний молодой человек, уже стал ставить свое родовое имя на свои инструменты.
Вместе с братом Антонио они открыли мастерскую и творили в ней то, что потом будут называть «классической скрипкой» – круто закругленная головка, не очень выпуклые деки, узкая талия, удлиненные и изящные пропорции.
Впервые они обратили внимание на выбор древесины для скрипки – только клен и ель брали они, а особый лак был вторым секретом того, отчего скрипка пела, словно дева-итальянка с голосом сопрано. Эти скрипки были в числе скрипок короля, и немногие богачи могли позволить себе их иметь.
Андреа и Антонио стали основателями великой скрипичной династии – их сыновья были так же гениальны, как отцы, но чума унесла всю семью в могилу, едва не прервав род Амати навсегда. И внук Андреа – Никола, единственный выживший, продолжил завещанное ему.
Но ему было суждено нечто большее, чем стать воскресителем рода Амати – скрипичных дел мастеров. В его школе родились основатели других великих школ, он стал, как источник, из которого разбегаются десятки полноводных, сильных рек – Руджери, Гранчино, Санто Серафин…
Один из его учеников – носящий имя его славного деда, Андреа, и фамилию Гварнери, основал новую школу, а уже его внук, самый знаменитый из Гварнери, Джузеппе, получит эпитет Дель Джезу – «Иисусов»: он всегда подписывал скрипки тремя греческими буквами, иота-эта-сигма, IHC – акронимом Спасителя.
Второй ученик Амати известен всем. Это Антонио Страдивари, проживший долгую и счастливую жизнь, чьи скрипки пели звонче и веселее скрипок Амати, и чей секрет никогда не будет разгадан – грунт ли, лак ли дают скрипкам его удивительный голос? Или так поет душа неродного наследника великого Амати, достроившая город, допахавшая поле, допевшая песню?
Антонио Страдивари
Стоит отметить, что когда Константин Третьяков подарил Московской консерватории в XIX веке коллекцию смычковых инструментов мастеров Амати, Гварнери и Страдивари, он сделал это с одним, но строгим условием: эти инструменты предназначались для употребления беднейшими учениками… Династия может родиться не от плоти и крови, но и от бескорыстия-любви учителя и от доверия-любви ученика…
Но в том же XIX веке после дуэли на Черной речке сыновья не допишут поэмы русского Гомера – и он, пожалуй, сам не представлял это возможным. Пушкин писал в письмах жене о любимом сыне Сашке: «Да, в кого-то он рыж? Не ожидал я этого от него! …Не дай Бог ему идти по моим следам, писать стихи, да ссориться с царями! В стихах он отца не перещеголяет, а плеть обуха не перешибет… »
Родословие по Матфею
Когда читаешь один из самых, пожалуй, непонятных отрывков Нового Завета – родословие Христа у евангелиста Матфея, невольно вовлекаешься в восторг повествователя, повторяющего – «четырнадцать, четырнадцать, четырнадцать родов!»
И потом уже понимаешь, что это – радость о Мессии-Давиде, и его число – четырнадцать – с умыслом образовано в родословной, а вернее, кратком богословском трактате Матфея. Да, Иисус – Давид, Давид и Давид! И Он – от плоти и крови Авраама и Исаака, Иорама и Иоафама, Авиуда и Азора – поколений и поколений давидидов. Он – корень и потомок Давида, и этим всё сказано!
Всё? Но, заканчивая родословие на ликующем «пришел Давид!», евангелист словно перебивает себя и говорит (по-гречески это звучит значительно ярче): «А что касается Рождества Иисуса Христа, то оно было так».
И родословие, генеалогия генезиса-бытия Бога с людьми вырывается за рамки человеческих ступеней, по которым тяжко шагает к надежде поколение за поколением, Авраам и Исаак, Авиуд и Азор – «не получая обещанного» (Евр. 11:39). Бог действует совершенно свободно, и Иисус рождается наперекор всем планам и расчетам – но тогда зачем Овид и Иессей? Зачем династии праведников книги Бытия и так ярко напоминающее их родословие Евангелия от Матфея?
Но пути Бога во Христе – пути парадокса.
Сын плотника и плотник по ремеслу Сам – как несхож Иисус с Иоанном Предтечей, Своим троюродным братом, сыном священника, впитавшего с ранних лет традицию, передающуюся от отца к сыну со времен Аарона и Моисея, и благороднейшая черта людей этой династии – ревность по Боге, до смерти – своей ли, чужой ли…
И приходит к Нему на Иордан неузнанный младший брат – сколько таких младших родственников в восточных бедных селениях, Бог весть! Иоанн совершает крещение и узнает Того, Кто будет учить не тому, что постиг в мимезисе от учителя через поколения и поколения, а будет учить «со властью», то есть напрямую от Бога, минуя династии и родословия наставников.
Он, Иисус, Сын Божий, Сын Человеческий, словно действует вне династий, родословий и самой традиции – хотя на одежде Его пришиты кисточки-цицит, а после крестной смерти Он будет завернут в плащаницу-тахрихим – как все сыны Израилевы.
Он словно не был в традиции – и это привело Его на Крест, но Он был в ней настолько, что подорвал все родословия и генеалогии изнутри, как разорвалось небо над Иоанном, как разорвалась храмовая завеса в день Его распятия.
И поэтому в Его новое родословие пришли разные люди от пределов земли, не от рода Авраама, а сирофиникияне, греки, римляне, славяне и азиаты. Потому что Он теперь, Воскресший, может любого чужого сделать братом, любого непохожего – научить тому, как слышать Отца…
Непотомственные гении – русские писатели
Удивительно, но великие творцы русской литературы – литературы, открывшей и открывающей миру Христа Страждущего, Христа Кроткого, Христа Неузнанного и Узнаваемого, были вне литературных династий. Словно им, как некогда Саулу, было слово от Духа – и вот, дворяне отчего-то «стали писать», хотя им-то это, на простой житейский взгляд, зачем было?
Не из семей писателей вышли Достоевский, Толстой, Тургенев, и не рассчитывали они на то, что их дети закончат неоконченные романы. Здесь – тайна исхода из династии, сродни тайне Авраама, уводящего Исаака на гору Мориа. Исааку не дано прожить жизнь, похожую на бурную жизнь своего отца, не дано узнать тайну поднятого меча над жертвой всесожжения…
Смерть доктора Боткина
Четвертый сын Сергея Петровича Боткина, Евгений, пробовал искать свой путь, поступив на физико-математический факультет Петербургского университета, но проучился там всего лишь год и стал врачом, как и его знаменитый отец, закончив с отличием Военно-медицинскую академию.
Научная и медицинская карьера его – поистине головокружительны. После командировки за границу в Гейдельберг и Берлин он защищает диссертацию, посвященную своему отцу – его первому наставнику и вдохновителю. Оппонентом его выступает сам великий Павлов.
Наступает 1917 год. Доктора Боткина вызывают на допрос.
«Слушайте, доктор, революционный штаб решил вас отпустить на свободу. Вы врач и желаете помочь страдающим людям. Для этого вы имеете у нас достаточно возможностей. вы можете в Москве взять управление больницей или открыть собственную практику. Мы вам дадим даже рекомендации, так что никто не сможет иметь что-нибудь против вас ».
…Этот Боткин был великаном. На его лице, обрамленном бородой, блестели из-за толстых стекол очков пронизывающие глаза. Он носил всегда форму, которую ему пожаловал государь. Но в то время, когда Царь позволил себе снять погоны, Боткин воспротивился этому. Казалось, что он не желал признавать себя пленником.
«Мне кажется, я вас правильно понял, господа. Но, видите ли, я дал царю мое честное слово оставаться при нем до тех пор, пока он жив. Для человека моего положения невозможно не сдержать такого слова. Я также не могу оставить наследника одного. Как могу я это совместить со своей совестью? Вы всё же должны это понять».
«Для чего вы жертвуете собой для… ну, скажем мы, для потерянного дела?» «Потерянное дело? – сказал Боткин медленно. Его глаза заблестели. – Ну, если Россия гибнет, могу и я погибнуть. Но ни в коем случае я не оставлю царя!» (*)
Для доктора Боткина был выбор – продолжить традиции династии врачей, дело своего отца-врача – или умереть смертью неудачника с другими неудачниками. Но не случайно его отец – и врач, и христианин – дал ему имя Евгений – «благородный». Евгений продолжил традицию отца-христианина и остался великим врачом, достойным своей династии.
Лейб-медик Е.С. Боткин с дочерью Татьяной и сыном Глебом. Тобольск. 1918 год
Евгений Боткин был расстрелян в ночь с 16 на 17 июля 1918 года вместе со своими пациентами – взрослыми и детьми из династии Романовых…
Вопреки всякой безнадежности, совершается чудо – династия русских врачей сливается с династией русских царей, становясь династией мучеников Христовых и обретя себя в Сыне Давидовом, Сыне Божием, Сыне Марии….
(*) По И. Л. Мейер, «Как погибла Царская Семья»
Вы прочитали статью Страшная клятва Гиппократа . Читайте также.
